В ноябре 2022 г. российское подразделение американской нефтесервисной компании Baker Hughes заработало под новым названием – «Технологии ОФС». Перед этим президент РФ Владимир Путин одобрил сделку по продаже ее российских активов местному менеджменту. Президентом компании стал Давид Гаджимирзаев, 15 лет проработавший в Baker Hughes и с 2020 г. занимавший должность исполнительного директора по работе с ключевыми заказчиками компании в России, среди которых «Роснефть», «Газпром» и «Новатэк». В интервью «Ведомостям» Гаджимирзаев рассказал о перспективах работы компании после отделения от Baker Hughes, а также о том, какой поддержки она ждет от государства и когда начнет производить импортозамещающее нефтесервисное оборудование.
– Как изменилась ситуация на сервисном рынке после ухода с него отдельных зарубежных компаний и какая сейчас доля компании «Технологии ОФС» на российском рынке?
– Начну с доли. Доля нашей компании – «Технологии ОФС», бывшей компании Baker Hughes, – около 10% сервисного рынка. Но когда мы говорим о нашем сегменте, нужно понимать, что нефтесервисный рынок огромен, на нем нет ни одной сервисной компании, которая присутствует во всех сегментах. Львиную долю – около 40% – в сервисном секторе занимают буровые компании, которые предоставляют установки для бурения нефтегазовых скважин. Но такие компании, как «Технологии ОФС», «Бурсервис» (бывшая Halliburton в России) или Schlumberger, не имеют присутствия в этом сегменте. Сегмент, в котором мы работаем, называется «строительство скважин». Оно включает все операции, которые происходят под роторным столом, т. е. под землей: бурение, цементаж, механизированная добыча, заканчивание скважины. Это сегмент, где представлены мы, большая четверка нефтесервисных компаний (Schlumberger, Halliburton, Baker Hughes, Weatherford. – «Ведомости»).
– Но как все же на рынок повлиял уход западных компаний?
– Schlumberger, например, никуда не ушла, она осталась, хотя у компании есть определенные сложности. Сервисный сектор был очень сильно расшатан в прошлом году из-за неопределенности и неоднозначной ситуации для некоторых ключевых заказчиков – нефтегазовых компаний. Большая четверка занимает высокотехнологичный сегмент нефтесервиса, поэтому их возможный уход из России волновал заказчиков. Мы столкнулись со сложностями: перебои в логистических цепочках, перебои с прямыми поставками оборудования из-за рубежа, сложности с доступом к технологиям. Санкции повлияли на всех. Нет компаний, которые они каким-то образом обходят. Сейчас в России есть высокотехнологичное оборудование, которое было завезено ранее. Вопрос в том, что будет тогда, когда оно начнет выходить из строя. У нас, например, есть план по локализации – четкая дорожная карта, в которой указано, что и когда мы будем локализовывать, что это даст российскому рынку. Наша задача – это локализовывать hi-tech для достижения независимости в российском нефтегазовом секторе.
«Мы рассматриваем производство в России по каждому отдельному компоненту»
– Есть ли сейчас, по вашей оценке, дефицит нефтесервисного оборудования в России из-за санкций? Какого оборудования конкретно больше не хватает, где наиболее серьезные проблемы?
– Сложности с оборудованием есть. Сложность с роторно управляемыми системами (РУС) – это наклонно направленное бурение, которое дает возможность компаниям оставаться точно в той зоне, где они хотят проложить скважину. В этом оборудовании очень много сложных элементов, например электроника, металлы, устойчивые к вибрации, температуре, износу, и т. д. С помощью РУС вы можете контролировать скорость бурения и следить за другими его параметрами. Если сравнить породу с тортом с начинкой, то РУС позволяют бурить скважины глубиной 3 км и с отходом еще в 3–6 км, чтобы оставаться в слое «начинки», которую добывают нефтегазовые компании.
– По другим видам таких серьезных сложностей нет?
– Есть. Если взять буровые долота, то есть сложности с резцами, которые устанавливаются на долото для разрушения породы. В этом сегменте есть проблемы, но некоторые компании уже начали производить такие резцы. Или, например, буровые растворы, которые используются для того, чтобы скважина не разрушалась и бурение было эффективным. Буровые растворы – это химия, которой в России и в Китае много. Раньше мы закупали растворы за границей, в Европе и США. Но разница в эффективности буровых растворов из западных стран и из России и КНР составляет 5–10%, что немного. Сегмент ГРП (гидроразрыв пласта. – «Ведомости») – это один из сегментов, куда российский нефтесервисный рынок будет двигаться дальше. ГРП используется для добычи нефти из резервуаров с низкой пористостью, в которых нужно создавать трещины, чтобы через них в скважину проходил поток нефти и газа. Сейчас в России хватает мощностей ГРП, но если мы будем разрабатывать больше ТРИЗ (трудноизвлекаемые запасы. – «Ведомости»), то понадобятся новые мощности оборудования. Раньше оборудование ГРП из США и Германии считалось самым крутым, но при этом оно производится в Китае. Если взять заканчивание скважин, в этом сегменте российский рынок перенасыщен по low-tech. Сложности есть с интеллектуальным заканчиванием, при котором приток нефти из скважины можно контролировать из офиса.– А какая ситуация с программным обеспечением (ПО)?
– Есть проблемы не с ПО, а с датчиками, которые позволяют своевременно замерять изменения в скважине и дают сигнал для дальнейших действий, которые можно совершить нажатием кнопки. Это очень узкий сегмент рынка, в котором по факту конкурируют две компании – мы и Schlumberger. Сложности есть и с технологиями по разведке новых месторождений, например с геофизическим исследованием скважин. Я надеюсь, совместно с госкомпаниями и частными операторами мы эти проблемы решим. В России есть геофизические компании, у которых достаточно обычного оборудования для ГИС, но с интеллектуальным оборудованием у них сложности. Еще один аспект – это механизированная добыча, и по ней проблем нет. Мы сами производим в Тюмени высокотемпературный нефтепогружной кабель, а на заводе в Нижневартовске производим насосы. Мы работаем над всеми сложностями с оборудованием и будем продолжать сотрудничать с операторами скважин.– Планируете ли вы инвестировать в импортозамещение оборудования?
– Да. Мы активно двигаемся в этом направлении.
– Сколько планируете инвестировать? В разработку какого оборудования?
– Мы уже согласовали и запустили свою инвестиционную программу. Будем локализовывать именно те сложные части оборудования, которые сейчас в России не производятся, это электроника. Мы уже начали делать прототипы этой электроники на своей базе в Ноябрьске, и они работают. По РУС, датчикам и высокотемпературным кабелям более 50% оборудования по числу компонентов производится сейчас в России. Остальные детали мы планируем поставлять из Индии, Китая и других дружественных стран. Мы рассматриваем вопрос производства в России по каждому отдельному компоненту, и если это коммерчески выгодно, то мы за это. Пока некоторые комплектующие проще закупить на внешнем рынке. В чем наша уникальность? В том, кто мы есть. Сотрудники нашей компании работали по всему миру, я, например, работал в Индии, Колумбии, Аргентине, Тринидаде и Тобаго, во всей Северной Америке. Это дало нам сумасшедшую гибкость и скорость принятия решений. Вся экспертиза, которая была в Baker Hughes, есть у нас в России. Мы будем укреплять ее и с помощью найма и обучения новых сотрудников, и с помощью работы с университетами. Теперь мы независимая компания и будем приумножать все, что было в западной компании, в отечественном диапазоне.– За какой период вы планируете заместить импортное оборудование?
– Мы планируем в 2025 г. стать полностью независимыми с точки зрения производства РУС. Географию размещения производства анализируем. Скорее всего, это будет Западная Сибирь. Проект производства сейчас находится в работе, поэтому не могу сказать точно, каков будет объем производства. Но с каждым годом выпуск продукции будет расти.
– Планируете ли вы производить РУС для других игроков рынка?
– Все, что мы будем производить, мы будем производить для наших партнеров – нефтегазовых компаний. У них есть производственные программы, которые будут эффективны, только если будет доступ к интеллектуальному бурению. В противном случае такие программы будут на грани рентабельности.
– Когда начнется производство? Это будет ваше собственное предприятие или совместное?
– Ориентировочно в начале 2025 г. Наше собственное предприятие. Мы инвестируем в собственное развитие, потому что знаем, что это необходимо не только для работы наших партнеров – нефтедобывающих компаний, но и для обеспечения независимости российского ТЭКа.
«Китай научился производить львиную долю оборудования»
– Какой сейчас объем рынка нефтесервисных услуг в России и того сегмента, в котором вы работаете?
– Объем нашего сегмента рынка сложно оценить, потому что он очень динамичный. Если взять весь рынок, вместе с буровыми станками, то его объем составляет порядка $20 млрд. Но 40% рынка занимают буровые станки, в этом сегменте мы не принимаем никакого участия. Рынок нефтесервиса в России довольно стабильный, потому что напрямую связан с добычей в стране. Если добыча стабильна, то и сервисный сектор стабилен. Даже краткосрочное отклонение уровня добычи на плюс-минус 5% не сильно влияет на нефтесервис. Но стабильное падение добычи на 10%, например, в течение целого года влияет на сегмент бурения и строительства скважин.
– Как отразится на нефтесервисном рынке снижение добычи нефти в России на 500 000 барр./сутки, которое продлится до конца года?
– Однозначно сокращение добычи должно повлиять на изменение производственных программ. Но в то же самое время мы ожидаем, что добыча будет сокращаться на активах, не имеющих высокой экономической отдачи, а стратегические проекты, в которых компании-операторы делают упор на развитие, будут продолжать развиваться. Поэтому не ожидаю, что высокотехнологичный сегмент сервисных услуг будет сильно этим затронут.
– Планируете ли вы увеличивать свою долю на рынке? Планируете купить какие-то активы?
– Сейчас наша самая главная задача – поддерживать наших партнеров и предоставлять высокотехнологичный, качественный, стабильный сервис. Наша задача в том, чтобы производственные программы нефтегазовых компаний шли по плану, а разработка месторождений была коммерчески эффективной. Конечно, мы хотим расширяться и будем расширяться, но не в этом году.
– Планируете ли рост в среднесрочном или долгосрочном периоде? Есть ли планы выйти на зарубежные рынки?
– В краткосрочном периоде мы не планируем выходить на зарубежные рынки, планируем в долгосрочном. В России есть огромная ресурсная база, поэтому у нас есть уникальная возможность в одной стране разрабатывать весь спектр нефтегазовых месторождений – начиная от классической Западной Сибири, ТРИЗ в Восточной Сибири и до офшорных запасов Каспия, Сахалина и труднодоступных запасов Заполярья. Главный вопрос – как будет дальше развиваться геополитический фон, каким он будет через год, два, три.
– Каковы финансовые и производственные результаты компании по итогам 2022 г.?
– Финансовые результаты у нас хорошие. Раскрыть я их не могу, потому что в 2022 г. наша компания еще была частью Baker Hughes, но итоги 2023 г. мы уже раскроем. Если говорить о производственных показателях, в 2022 г. проходка бурением с нашим участием составила около 3000 км при общероссийском среднегодовом показателе в 28 000 км. Фонд обслуживаемых нами скважин составляет более 10% от общего фонда нефтяных скважин в России. Мы работаем более чем в 10 регионах России: это Западная и Восточная Сибирь, шельфы Каспийского и Балтийского морей, а также Сахалинской области. В компании работает более 2700 человек, которые обеспечивают непрерывную работу по строительству нефтегазовых скважин и добыче.– Как в прошлом году изменился спрос на нефтесервисные услуги в России?
– Прошлый год был кризисным из-за неопределенности и в сегменте добычи нефти и газа, и в сегменте нефтесервиса. Производственные программы добывающих компаний были подстроены под большую четверку. Это был сложный период, который сблизил нас с нашими клиентами. Если раньше мы смотрели на работу с ними стратегически, то с 2022 г. нам пришлось прибавить к этому погружение в детали, вплоть до винтика и датчика. При срыве поставок мы на ходу согласовывали с операторами альтернативные варианты. В 2023 г. мы выстроили работу с дружественными странами и параллельно работаем над импортонезависимостью внутри страны.
– С какими дружественными странами вы сотрудничаете? Китай, Индия?
– Конечно. При этом, если посмотреть на глобальное потребление энергии, Индия и Китай – единственные страны, которые не будут снижать потребление нефти и газа. При средней добыче нефти в мире около 100 млн барр./сутки планируется увеличение добычи и потребления нефти до 101–101,8 млн барр./сутки. Из них почти 2 млн барр./сутки будет приходиться на Китай. Ожидается, что КНР и Индия будут потреблять большие объемы российских энергоресурсов. Это будет одним из стимулов для развития нефтесервисного рынка в России.
– Насколько китайское оборудование и технологии соответствуют западным образцам? Нет ли проблем с качеством?
– Такое клише есть в любой отрасли, но КНР за последние 10 лет повысила качество и надежность своих товаров. В Китае есть станки для производства оборудования, которые ничем не уступают европейским. Европа и США научили Китай это делать. Китай за последние 10–20 лет провел reverse engineering (обратная разработка. – «Ведомости») и научился производить львиную долю оборудования. Мы сотрудничаем с Китаем и Индией. Но, по моему мнению, страна должна быть независима с точки зрения технологического прогресса, производства, доступа к технологиям.
«Поддержка государства нужна всегда»
– Как неопределенность прошлого года отразилась на спросе на нефтесервисные услуги на этот год?
– По спросу на low-tech есть определенный спад, но в нашем сегменте – hi-tech – мы сохраняем долю в 20% сегмента.
– И в этом году, соответственно, снижения тоже не ожидается?
– Нет. На самом деле спрос на РУС огромный, потому что они позволяют контролировать бурение скважины и оставаться в зоне коллектора с нефтью и газом. Также Россия будет все больше разрабатывать ТРИЗ, для чего нужны высокие технологии, поэтому сектор hi-tech будет расти.
– Какова динамика геологоразведочного и эксплуатационного бурения в прошлом году?
– Мне сложно назвать точные цифры. Могу сказать, что нужно увеличивать инвестиции в изучение новых месторождений, потому что изученные уже иссякают. Нужно инвестировать в ТРИЗ, в геологоразведку, так как этот сегмент будет расти. Например, по подсчетам компании «Яков и партнеры», если к 2030 г. hi-tech в России не будет локализован, общая добыча нефти в стране может упасть вплоть до 20%.
– А шельф, с вашей точки зрения, в настоящее время перспективное направление?
– Сумасшедше перспективное.
– При текущей цене на нефть и при текущих сложностях с оборудованием, связанных с санкциями?
– Одна скважина на шельфе может дать столько нефти, сколько дают десятки скважин на земле. Если компания научилась и умеет правильно извлекать запасы из шельфа – это очень рентабельный бизнес. Стоимость одной скважины на шельфе в разы дороже, чем на земле, но правильные технологии позволяют добывать на ней нефть десятилетиями при быстрой окупаемости. Российские госкомпании, а также «Лукойл» научились очень эффективно развивать шельфовые месторождения. Сейчас нужно инвестировать в разработку программного обеспечения, которое, как искусственный интеллект, будет бурить скважины самостоятельно. У нас в стране много талантливых физиков, математиков, программистов, поэтому, я думаю, с правильными инвестициями и упором мы сможем это развить.– Нужна ли здесь поддержка государства?
– Поддержка государства нужна всегда. Всем нефтесервисным компаниям нужна помощь государства в локальном производстве немагнитных металлов. Все оборудование для нефтесервиса делается из «немагнитки». Нам приходится закупать металл за рубежом, так как локальные производители не подтверждают возможность изготовления таких сплавов по всему спектру типоразмеров. А цена по той номенклатуре, которая доступна на российском рынке, значительно выше, чем в Китае. Также мы бы хотели помощи в стабилизации цен на медь, которая используется в погружных кабелях. С этой точки зрения государство могло бы помочь всем нефтесервисным компаниям. Нам важно иметь правильных конкурентов, которые бы, как и мы, двигались в направлении инноваций и прогресса. Государство могло бы помочь нефтесервисным компаниям с точки зрения налоговых преференций. Мы, например, являемся важным налогоплательщиком для страны, как и наши конкуренты. Налоговые преференции были бы для нас важны.– А что именно могло бы сделать государство в сфере производства немагнитных металлов?
– Сделать немагнитные металлы более доступными. Все хотят локализации, и мы тоже. Но все сводится к тому, сколько ингредиентов у тебя есть на кухне, чтобы что-то приготовить. Если один из ингредиентов нужно привезти из Испании, он будет стоить дорого и конечный продукт станет нерентабельным. Если немагнитные металлы, из которых делается корпус тела, стоят дорого, то конечный продукт становится неконкурентным. В локализации оборудования все сводится к конкурентности, доступности и масштабированию.
– Мы еще не затронули новое название компании. Могли бы вы рассказать, почему вы выбрали название «Технологии ОФС»? Как произошел ребрендинг?
– Baker Hughes – это компания со столетней историей, которая была создана дедушкой [Рубеном Карлтоном] Бейкером и дедушкой [Говардом] Хьюзом за счет соединения различных компаний в одну. Эта компания стала одним из лидеров индустрии, и мы этим гордимся. Почему мы назвали компанию «Технологии ОФС»? Исторически наш сегмент в Baker Hughes назывался Oilfield Service (OFS) – нефтесервис. Почему «Технологии»? Потому что наш фокус находится на технологиях, на локализации. Наш логотип содержит два цвета – синий и зеленый. Синий – это исторически цвет Baker Hughes. А зеленый цвет означает уменьшение выбросов в атмосферу, углеродного следа компании. В логотипе мы показываем, что мы выходцы из Baker Hughes, это наша история и наш фундамент, при этом мы движемся в сторону прогресса и инноваций. Сейчас мы независимая компания. Мы здесь, и мы надолго.
Источник: Ведомости
